19.01.2020 Специальная судебная экспертиза в ноябре-декабре 2019 г.
Дела об «оправдании терроризма»
В последние два месяца 2019 года активно обсуждались дела, в которых речь шла об оправдании терроризма (ст. 205.2 УК). Так, 24 декабря на доследование было возвращено дело псковской обвиняемой в этом журналистки Светланы Прокопьевой. По этому делу экспертизу со стороны обвинения провели сотрудники Московского Государственного Лингвистического университета (МГЛУ- бывший ИнЯз) В.Н. Белоусова и А.К. Руденко. Эксперты – филологи, в основном, анализировали произнесенные в передаче следующие слова: «Юный гражданин, который видел от власти только запреты и наказания, не мог и придумать другого способа коммуникации. Жестокость порождает жестокость. Безжалостное государство произвело на свет гражданина, который сделал смерть своим аргументом». Это высказывание они и посчитали оправданием терроризма. В ответ эксперты ГЛЭДИС проф. М.В. Горбаневский и доцент факультета журналистики Е.С. Кара-Мурза провели рецензию данной экспертизы и пришли вот к каким выводам.
Прежде всего, они обратили внимание на то, что эксперты со стороны обвинения не пользовались основной методической литературой, которая используется при производстве данных экспертиз. Кроме того, в перечне методов они упомянули несуществующий метод исследования, а именно «коммуникативно-смысловой». Кроме того, рассуждения о «способности воздействовать на языковое сознание аудитории», по мнению уважаемых коллег из ГЛЭДИС не может выявлять ни один лингвистический метод; такого рода заявление не только сомнительно, но и напрямую выходит за пределы компетенции лингвиста-эксперта. Наконец, эксперты ГЛЭДИС обратили внимание на чрезвычайную краткость самого анализа, который занимает менее трех страниц текста. Текст же, по их мнению, «представляет собой вырванные из текста цитаты», заключающиеся «странным выводом, который далек от вопросов, поставленных судом перед экспертами». При этом наиболее важной претензией к проведенному исследованию является следующее:
«В.Н. Белоусов и А.К. Руденко в качестве «средств «оправдания» терроризма» используют целый ряд аргументов – таких как негативная характеристика государства, стилистическая маркированность текста, клише, и другие – которые, по утверждению авторов рецензии, «никакого отношения к речевому акту «оправдание» в диспозиции статьи 205.2 не имеют».
По-видимому, эта рецензия поспособствовала решению судьи отправить дело на доследование и, по всей видимости, по делу будет назначена повторная экспертиза.
Показательно, что, по сути, та же история с реакцией на теракт Жлобицкого в этот период коснулась еще двух дел: дела Екатерины Мурановой из Карелии (Павлючени) и дела Галины Гориной из Челябинска.
В конце декабря анархистку Екатерину Муранову (после развода - Павлюченю) оштрафовали на 350 тыс рублей по ч.2 статьи 205.2 УК (Публичное оправдание терроризма с использованием средств массовой информации). По данному делу психолингвистическую экспертизу провела эксперт экспертного подразделения УФСБ по Республике Карелия Ольга Гурина. В своем экспертном заключении авторка утверждает, что использовала следующие методы исследования: лексико-семантический анализ, семантико-синтаксический анализ, лексико-стилистический анализ, логико-грамматический анализ, интенциональный анализ, лингвопрагматический анализ, психолингвистический анализ, лингвокультурологический анализ (в частности, для выявления национально-культурной специфики), метод анализа речевых актов, метод контент-анализа, а также «прием трансформации (перефразирования) как основа смыслового анализа текста, направленного на выяснения (так в тексте – Д.Д.) его смысловой структуры, анализ которой позволяет выявить логику авторского рассуждения и намерения автора текста».
Далее авторка вводит понятие «скрытой оценки», которая, по ее мнению, существует в экстремистских текстах «с целью уйти от ответственности». Эксперт утверждает: «в убеждающих текстах экстремистской/террористической направленности работает сложный механизм скрытого выражения оценки, позволяющий автору передать адресату оценочно интерпретируемую информацию под видом объективного выражения действительности. Автор не использует бранных, инвективных, или, наоборот, апологетических (оправдательных) лексем, не прибегает к открытому выражению эмоций, но с помощью имплицитных оценок реализует глобальную интенцию текста экстремистской/ террористической направленности – убеждение».
Объектом анализа было высказывание под постом «Михаил Жлобицкий 2001-2018», оставленный Мурановой «Мир праху его. Герой*» (звездочка в исходном тексте, по-видимому, означает «дружеский поцелуй»). Исследовательница приводит словарные значения всех слов этого выражения, и, называя проведенную работу анализом, заключает, что «….в высказывании содержатся лингвистические признаки признания правильной, нуждающейся в подражании идеологии…» и далее приводит полный список всевозможных деяний, которые по постановлению Пленума ВС 2012 года считаются оправданием террористической деятельности.
Далее авторка экспертизы делает, по-видимому, именно то, что в перечисленных ею методах исследования текста названо «перефразированием». Второе из инкриминируемых Павлючене высказываний – это ее собственный пост, в котором высказывается мнение о том, каким образом связаны, на ее взгляд, радикализация молодежи с эскалацией насилия: «тот, кто запускает маховик насилия, тот с насилием и столкнется». Далее в посте утверждается, что все организации, которые могли бы направить ее [молодежь] деятельность в другое русло, разгромлены, и потому перед глазами стоит «…призрак героев анархии и динамита 19 века, что столь же самоотверженно отдавали свои жизни в борьбе».
Странным образом соединяя первый комментарий и этот текст, филолог Горина делает вывод о том, что в данном тексте используется «лингвистический прием внедрения фактологической информации в концептуальную». Не очень ясно, что это значит с точки зрения анализа данного текста, поскольку далее речь в экспертизе идет о том, каким образом этот текст является пропагандистским. Можно догадываться, что речь идет о каком-то общем концептуальном высказывании, в которое, видимо, включена какая-то фактическая информация. Дальнейшее повествование, кажется, подтверждает эту догадку.
Пример Жлобицкого, по мнению авторки экспертизы, создает «образец для подражания», который «становится частью общей структуры убеждающего влияния, заключающегося в пропаганде индивидуально-личностных качеств, имеющих социальное значение в определенной социальной среде». Заметим, что этот вывод находится в разделе «лингвистическое исследование». Следовательно, пример Жлобицкого – фактологическая информация – сопровождает высказывание, одобряющее, по логике автора, терроризм как концептуальную информацию. Это, впрочем, только догадки, потому что никакого пояснения к этому важному с методологической точки зрения заявлению автор не приводит.
В разделе «психо-лингвистическое исследование» автор выделяет «приемы психологического воздействия на аудиторию». Среди них авторка, среди других, выделяет прием «психологического воздействия заражением», которое является «сплачивающим фактором в среде единомышленников и выступает скрытым побуждением к поддержанию практики воздействия на принятия решения органами государственной власти… связанной с устрашением населения…». Другим приемом автор называет подражание, поскольку называя Жлобицкого «героем», автор текста призывает подражать ему. Подражание же, по мысли эксперта, рождает и «духовные ценности – идеи, вкусы, склонности, манеры поведения».
Сочетание в одном исследовании и психологии, и лингвистики, вызывает подозрения в квалификации автора (поскольку она проводит одновременно и лингвистическое, и психолингвистическое исследование). Кроме того, основным исследовательским приемом, помимо рассуждений о приемах психологического воздействия, в экспертизе является именно метод «перефразирования» - то есть, как это выглядит в данном случае, вчитывание в текст того, что, как представляется, в нем попросту отсутствует. Однако главной странностью экспертизы является прочтение поста автора с помощью другого небольшого комментария без всякого объяснения, почему, собственно, такого рода прием допустим и каким образом он методически обусловлен.
Нетрудно увидеть явную схожесть приемов исследования и специфических экспертных ошибок в данных примерах. Не менее показателен и случай с Галиной Гориной, активисткой из Челябинска, которая подозревалась в оправдании терроризма, но ее дело было прекращено прокурором в связи с отсутствием состава преступления. По этому делу была проведена экспертиза Уральского регионального центра судебной экспертизы Министерства юстиции, работали два эксперта-магистра, Елена Шамшурина и Николай Мешавкин, филолог и психолог соответственно, с опытом работы по специальности менее двух лет. В этой экспертизе исследовалось два текста – собственно, предсмертная записка самого Жлобицкого, и текст в группе «Народная Самооборона», в котором, в частности, утверждалось, что «ФСБ само создало эту ситуацию…», но «…мы не призываем повторять его подвиг, .. сегодня только организованное движение может сохранить анархизм и дать альтернативу….его поступок – скорее, жест отчаяния, когда ничего другого репрессивная машина не оставила. Но память о Жлобицком Михаиле будет жить». В качестве комментария к репосту этих текстов сама Галина Горина написала «Что же это такое творится по всей стране… Дети убивают себя!".
В лингвистической части проведенного исследования Елена Шамшурина предложила следующую схему исследования:
1. Предметно-тематический анализ, который выявляет предмет речи
2. Оценочно-экспрессивный анализ, с помощью которого устанавливается выраженное в тексте отношение к предмету речи
3. Целевой анализ. Какие речевые цели выражены в исследуемом материале.
В первой части экспертка немедленно находит признаки оправдания террористической деятельности, поскольку призыв Жлобицкого к совершению социальной революции и построению общества свободного коммунизма исследовательница считает побуждением к совершению террористического акта.
Анализируя вторую часть, лингвистка утверждает, что в ней противопоставляются две группы - представители государственного аппарата, «государство», «репрессивная машина» и «обычные граждане государства», «достойные люди».
Автор, с точки зрения Е. Шамшуриной, проявляет негативное отношение к первой группе, приписывая им совершение незаконных, насильственных действий по отношению к первой, например, «пытают невиновных». Далее экспертка утверждает, что такой текст «создает положительный образ Михаила Жлобицкого … посредством использования положительно окрашенной лексики», и сожаление по поводу его смерти становится доказательством наличия в тексте речевой цели «убеждение адресата в правильности, допустимости совершенных террористических действий».
В психологической части того, что авторы считают исследованием, содержатся утверждения о наличии прихологических признаков оправдания террористического акта. В частности, Николай Мешавкин в психологической части исследования утверждает, что в тексте наличествуют приемы психологического воздействия, а именно: героизация Михаила Жлобицкого, риторические вопросы, а также формирование представления о безвыходности ситуации. «Следовательно», – заключает психолог Мешавкин – автор, используя приемы психологического воздействия, стремится сформировать у адресата представление о допустимости действий, совершенных Жлобицким Михаилом и, следовательно, в данном материале содержатся психологические признаки оправдания террористического акта, совершенного 21.10.2018 в Архангельске».
Несмотря на столь категоричный вывод комплексной экспертизы, прокурор закрыл дело за отсутствием события преступления, поскольку следователь, сославшись на постановление Пленума ВС, отметил, что Горина не выразила одобрительное отношение личными комментариями к описываемому в постах событию и потому не может нести за перепост ответственность. Интересно, что сравнение с вышеописанными делами позволяет предположить, что причиной преследования является не столько содержание постов, сколько наличие/отсутствие одобрительного отношения к содеянному; при этом, как представляется, любой комментарий, содержащий попытку объяснить произошедшее или каким-то иным образом поставить вопрос об ответственности государства также карается как «оправдание»; напротив, отсутствие комментария, как в случае Галины Гориной, понимается как отсутствие такового.
Дело об «оправдании нацизма»
Продолжается в последние месяцы 2019 года и применение закона «об оправдании нацизма», то есть, ст. 354.1 УК. Так, чувашского блогера Константина Ишутова 24 декабря 2019 года Верховный суд Чувашии приговорил его к 3.5 годам колонии и 150 тыс руб штрафа по обвинениям, прежде всего, по ч.1 ст. 354.1 («Реабилитация нацизма»), и по п. «г» ч. 2. ст. 242.1 УК (распространение детской порнографии в интернете). По поводу последнего пункта судить достаточно сложно, однако сам блогер уверяет, что заранее проверял свой жесткий диск, поскольку был готов к уголовному преследованию за свою расследовательскую деятельность и потому уверен, что противоправные материалы были дописаны на его жесткий диск следствием.
Что касается материала по реабилитации нацизма, то речь идет о двух разных текстах. В одном из них блогер возмущается состоянием могил немецких военнопленных, которые работали в Заволжье и многие были там же и похоронены. Второй же текст, более сомнительный со всех точек зрения, был написан еще в 2010 году, то есть, до принятия закона, в Живом Журнале. В нем для усиления политической критики современной российской власти была использована часть листовки, распространявшейся нацистской Германией на территории СССР.
По этому делу было проведено три экспертизы, все три сделаны одним и тем же коллективом авторов. Первая была досудебной, подготовленной для следствия, вторая и третья – судебные. Все называются историко-лингвистическими, авторами являются член ГЛЭДИС, проф. Нижегородского государственного лингвистического университета Михаил Александрович Грачев и профессор кафедры истории, регионоведения и журналистики этого же университета Ольга Николаевна Сенюткина. Во всех экспертизах обсуждались вопросы, немного уточненные и расширенные во второй и третье версии, но в целом сводимые к трем:
1. В какой форме выражены фразы пользователя «Константин Ишутов» в диалоге: в форме утверждения, мнения или оценки?
2. Какова историческая оценка листовки, приведенной пользователем «Константин Ишутов» в диалоге?
3. Является ли листовка Третьего Рейха, приведенная в материалах пользователем …. и фразы….основанием для реабилитации нацизма? Если являются, то в какой форме это выражено (отрицание или одобрение фактов, установленных приговором Нюрнбергского международного военного трибунала)?
Сразу надо отметить, что третий вопрос, несомненно, носит правовой характер, и не случайно, что в нем напрямую процитирована часть диспозиции статьи 354.1. Одновременно, непонятно, почему «одобрение» фактов противопоставлено «отрицанию» и каким образом профессиональный лингвист и историк могли согласиться отвечать на столь непрофессионально поставленный вопрос.
Интересно, что именно в филологической части есть много комментариев, которые, как представляется, всецело выходят за рамки филологического образования. Так, комментируя высказывание К. Ишутова о сравнении времени Второй мировой войны с современностью, проф. Грачев утверждает «здесь явно сравнение времени Великой Отечественной войны с современностью, что недопустимо». Неясно, почему недопустимо и в каком смысле это связано с филологическим или каким-либо иным анализом. Далее в тексте проф. Грачев утверждает, что Ишутов «…использует лексику ненависти по отношению к существующей власти Российской федерации, указывает на несуществовавшие издевательства над немецкими пленными, не подкрепляя их фактами». Тут, как представляется, филолог выходит за пределы профессиональной компетенции, либо рассматривая текст как историк, требующий подкрепления фактами, либо напрямую высказывает сомнения в возможности издевательств над немецкими пленными. В любом случае и то, и другое не является сферой профессионального знания филолога.
Высказывания, таким образом, по мнению проф. Грачева, «не только носят оскорбительный характер, унижают как советских, так и российских граждан, а также Президента Российской Федерации и Правительство Российской федерации, утверждают в качестве эталона фашизм и Третий Рейх». Во второй, исправленной, по-видимому, версии экспертизы, авторы отвечают на тот же вопрос иначе: «материалы…содержат лингвистические признаки, выражающие отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала». Такая формулировка и вовсе менее ясна: что такое лингвистические признаки, которые выражают отрицание фактов, и как они определяются, кажется, ответить попросту невозможно.
В ответе на второй вопрос – относительно содержания листовки Третьего Рейха, приведенной Ишутовым, очевидно, весьма неудачно и двусмысленно, автор исследования, видимо, профессор Ольга Сенюткина проводит большой экскурс в историю оккупированных Третьим Рейхом земель и сравнивает реальное положение дел с тем, которое было обещано в пропагандистской листовке. Показательно, что выводом такого анализа является вывод об опасности возникновения «общественно опасной ситуации: возможность привлечения К.Ишутовым на свою сторону людей, которые желали бы обелить нацизм». В уже следующей, судебной, версии этой же экспертизы (первая была досудебной), авторы усилили вывод по второму вопросу, утверждая, что «факт использования К.А. Ишутовым нацистской листовки для подкрепления критики в адрес российского руководства, направленной, в частности, против Президента Российской Федерации, несомненно, можно расценивать как деяние, могущее привести к реанимации фашистской идеологии среди части молодого по возрасту населения страны, порой плохо знающей историю Великой Отечественной войны». В такой версии ответа потенциальная опасность текста вообще никак не связывается с реабилитацией нацизма (на что формально, напомним, направлено содержание статьи 354.1), а на не вполне понятную «реанимацию фашистской (то есть, нацистской, по-видимому) идеологии среди молодого населения».
Наконец, в ответе на третий вопрос, как кажется, эксперты и вовсе заменили собой суд.
Сразу отвечая положительно на вопрос, является ли этот текст реабилитацией нацизма, то есть, вторгаясь в прерогативу суда, эксперты настаивают на том, что «…рядом с приведенной листовкой К. Ишутов должен был перечислить те преступления, которые совершило нацистское руководство Германии против человечества…». Аналогичным образом, по мнению экспертов, «не говорит Ишутов и об узниках концентрационных лагерей».
Авторы исследования обвиняют блогера в том, что, утверждая, что «мы замучили и похоронили тысячи немцев», он «стремится возбудить чувство вины у современных россиян за то, что их близкие защищали свою землю от захватчиков». По мнению экспретов, «К. Ишутову надо был указать на то, что никто не истязал, не мучил, не пытал их [немецких военнопленных], как это происходило в немецких лагерях».
Таким образом, эксперты делают вывод, что К. Ишутов «замалчивает» преступления нацизма и именно этот аргумент приводят в качестве основного для доказательства пропагандистского характера исследуемого текста.
Надо сказать, что заявление, что «…немецких пленных никто не мучил и не истязал», как минимум, является основанием для исторического обсуждения, и уж точно никакой авторский текст не может быть обвинен в реабилитации нацизма только потому, что он не приводит решений Нюрнбергского процесса. Разумеется, само по себе использование нацистской листовки в таком контексте даже с целью политической критики не может быть оправдано никакими соображениями, однако вовсе непонятно, почему к блогеру и к исследуемому тексту предъявляются требования «взвешенности» и доказательной базы, которые, скорее, применимы к профессиональному историку. Собственно, эксперты напрямую признаются, что считают этот текст «предвзятой интерпретацией информации», созданный как результат желания «искать и растолковывать такую информацию, или отдавать предпочтение такой информации, которая согласуется с его убеждением». Как представляется, это все-таки не то же самое, что сознательная пропаганда или реабилитация нацизма; во всяком случае, учитывая требования Рабатского плана, как представляется, стоит учитывать намерение автора, а это намерение, очевидно, скорее, было направлено на усиление критического высказывания в сторону современного российского руководства, чем реабилитации нацизма. По сути, эксперты сами высказывают такое мнение, поскольку в лингвистической части своей экспертизы утверждают, что «это не мнение, - это выраженное утверждение своего мировоззрения, стремление привлечь на свою сторону против существующей власти читателей сети Интернет». Таким образом, как представляется, интенцией автора не была реабилитация нацизма, и удаления самого текста, как уже комментировал сайт Центра «Сова», было бы вполне достаточно.
Дело об «оскорблении президента Путина»
Доктор филологических наук, проф. В.А. Мишланов, доктор психологических наук, доц. С.Ю.Жданова, кандидат психологических наук, доцент Л.З. Зарипова, ст. преподаватель, психолог А.В. Печеркина, и кандидат юридических наук, доц. кафедры уголовного права Н.М. Чудин подготовили Заключение комплексной психолого-лингвистической и юридической экспертизы по постановлению следователя отдела по расследованию особо важных дел СК РФ. Предметом экспертизы стал видеоролик «Спецназ задержал Путина», размещенный в Youtube. В самом ролике сперва некто в маске Путина задерживается человеком в костюме спецназовца, затем происходит некоторый диалог, затем уже манекен в маске Путина показывается привязанным на одной из улиц Перми, что также сопровождается закадровым комментарием.
Экспертам были заданы следующие вопросы:
«Могут ли действия, зафиксированные на ролике, … расцениваться как грубое нарушение общепризнанных норм и правил поведения, выражающее явное неуважение и пренебрежительное отношение к обществу в целом и/или какой-либо социальной группе (группам), или к каким-либо другим лицам?
…Могут ли такие действия… расцениваться как совершенные по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы?....
А также
…Могут ли акция и распространение через Интернет ролика расцениваться как совместная акция, подготовленная по единому замыслу……»
Нетрудно увидеть, что первый вопрос фактически является правовым, при этом напрямую заимствованным из определения хулиганских действий. Второй вопрос таким же образом является правовым, поскольку требуют от экспертов фактически квалификации действий подозреваемых. Третий же вопрос, как представляется, является так же правовым, поскольку требует от эксперта определить наличие некоего замысла и связать две разные части, напомню, видеоролика. При производстве данного экспертного акта, напомню, участвуют три психолога, лингвист и, что особенно поражает, юрист.
Эти эксперты, ссылаясь на мнение Верховного суда, утверждают, что «якобы художественный» текст выполняет функцию идеологического воздействия, и является выражением «резко отрицательной оценки политической деятельности главы государства». Учитывая, что невозможно понять, какую часть писали какие эксперты, получается, то все эксперты делают заключения по поводу правовой природы тех или иных высказываний.
В лингвистической части, по-видимому, написанной проф. Мишлановым, утверждается, что «основные коммуникативные интенции авторов текста (исполнителей уличной акции) заключаются в том, чтобы подвергнуть публичному осмеянию политическую деятельность В.В. Путина, выразить явное неуважение к личности президента, причинить моральный вред, нанести ущерб его репутации». В то же время, языковые выражения, используемые в видеоролике «… могут отражать «эмоции вражды и ненависти…», испытываемые к Президенту России. Это, кроме того, еще и «задевает чувства неопределенного множества лиц, нанося нравственный ущерб (оскорбление) той части общества, представители которой солидаризируются с политикой высших органов власти и искренне поддерживают деятельность президента РФ». Трудно отделаться от ощущения, что эксперты отчасти имеют в виду самих себя.
В психологической части утверждается, что «….участники …провоцируют аудиторию, провоцируют ее к ответному действию, «заряжают» ее негативно в отношении действующей власти и Президента», а также «…формируют сознательно определенный стереотип поведения в отношении формы протеста, которую они избрали». Следовательно, по заключению психологов, это сообщение можно прочитать как «так поступать можно и нужно», и потому наблюдается «заигрывание с законом».
Объектом психологического воздействия называются несовершеннолетние и женщины, эксперты предполагают возможность получения психологической травмы, а также реакции панических атак, чувства тревоги, страха, ответных аффективных реакций. В целом эксперты-психологи оценили ролик как «пропаганду агрессии и насилия, грубое и пренебрежительное отношение к личности и свободам человека», утверждают, что в нем пропагандируется «публичное высмеивание, хулиганство, элементы насилия, травли».
Особенно обращает на себя внимание определение «политической ненависти (вражды) как неприятия чужих политических взглядов на проведение государственной политики и деятельности по воплощению этих взглядов». В такой формулировке, очевидно, любая оппозиция становится носителем «политической вражды» и «ненависти» по отношению к правящей партии и существующему политическому строю. Таким образом, эксперты берут на себя не только определение мотива действий, но и фактически пишут обвинительное заключение: сперва они констатируют, что совершенное действие «в рамках существующего уголовного законодательства расценивается как уголовное», а затем утверждают, что фигуранты являются низшим звеном, исполнителями чьих-то заказов и их деятельность можно рассматривать только в рамках данного состава (ст. 213 УК РФ).
Таким образом, как представляется, перед нами особенный случай специальной судебной экспертизы, в которой почти ничего не осталось от собственно экспертизы, по сути, речь идет об обвинительном заключении, которое мимикрирует под экспертизу и изобилует правовыми утверждениями. Вместе с тем, вызывает большое сомнение проведенная «лингвистическая экспертиза», поскольку даже звучащая речь в ней не подвергнута хоть какому-либо анализу, а все утверждения носят характер спонтанной реакции эксперта на видеоролик.
