06.09.2023 Специальная судебная экспертиза в июле-августе 2023 г.

Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму / О. В. Кукушкина, Ю. А. Сафонова, Т. Н. Секераж ; Министерство юстиции Российской Федерации, Российский федеральный центр судебной экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации. – 2-е изд., перераб. и доп.. – Москва : РФЦСЭ, 2022. Библиогр.: с. 104-106 (26 назв.).
В конце 2022 г. появилась новая версия методики Российского Федерального экспертного центра материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. По-видимому, одной из причин появления новой версии послужили многочисленные примеры произвольного применения методики. Кажется, именно в связи с этим в новом издании авторы уже в аннотации предупреждают, что методику нельзя применять без соответствующей подготовки в учреждениях Министерства юстиции, а также без прохождения определенной сертификации (в случае негосударственных экспертов).
В тексте обновленной методики авторы обращают внимание на системные ошибки, которые допускает следствие и эксперты. В частности, указывается на то, то зачастую следствие задает экспертам правовые вопросы («есть ли в анализируемом высказывании признаки экстремизма?» и т.п.), и предлагается вместо этого определять наличие «совокупности лингвистических и психологических признаков» в сочетании с тем «типом экстремистского значения», которое следует установить.
В новом варианте методики девять диагностических комплексов. Прежде единый комплекс «Пропаганда» разделен на «пропаганду взглядов» и «пропаганду исключительности», что, в общем, представляется вполне рациональным.
Гораздо менее понятым является придание довольно размытым терминам, которые описывают реалии, появившиеся в российском праве после 2014 г., свойств устанавливаемых и верифицируемых категорий. В новой методике таких категорий две: «умаление исторической памяти» и «реабилитация нацизма», которые в целом описывают состав ст. 354.1. «Умаление исторической памяти» соответствует «оскорблению памяти защитников Отечества» и распространению «выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России», а «реабилитации нацизма» – часть статьи, связанная с «отрицанием фактов, установленных приговором Международного военного трибунала».
Так, применительно к «умалению исторической памяти», авторы методики предлагают вопросы, на которые следует отвечать при исследовании текста на предмет наличия в нем этого самого умаления. В частности, по мнению авторов, надо установить, есть ли в тексте «совокупность признаков» «унижения ветерана/ветеранов Великой Отечественной войны» или «презрительно-негативного отношения к символам воинской славы России, к дням воинской славы, к памятным датам, связанным с защитой Отечества».
Важно отметить, что «ветераны» в статье 354.1 упоминаются дважды. В части 1 речь идет о «распространении заведомо ложных сведений» о ветеранах (мн.ч.), в то время как часть 3 карает за «унижение чести и достоинства ветерана Великой Отечественной войны». Это обстоятельство заставляет подозревать, что в первом случае речь идет о каких-то фактах, не соответствующих образу «героев-освободителей» (например, случаях мародерства или насилия). Во втором случае речь идет о «чувствах», что еще раз позволяет понимать эту часть законодательства как близкую к ст. 148 («оскорбление чувств верующих»). В данном случае предметом защиты является «священная память о войне», а особой группой, которая является носителем этой священной памяти, являются ветераны, защищаемые как от «ложных фактов», как группа в ч. 1, так и от личных переживаний в случае «умаления памяти» – в ч. 3.
Несколько более внятно сформулировано требование по установлению наличия «реабилитации нацизма»: в этом случае следует ответить на вопрос о наличии «лингвистических и психологических признаков… оправдания идеологии и практики нацизма во время Второй мировой войны».
В более детальном описании ДК (диагностических комплексов), связанных с «умалением исторической памяти» и «реабилитацией нацизма», авторы обращаются к последовательности установления того, что является лингвистическими и психологическими признаками «реабилитации нацизма» и «умаления исторической памяти».
ДК 4 («реабилитация нацизма») определяется через установление «положительных оценок» того, что «…обществом (либо государством, либо мировым сообществом) признано преступным в установленном порядке и отражено в законодательных или судебных актах, а также зафиксировано в специальных федеральных списках». Следовательно, речь идет о том, что высказывающийся обязан знать содержание этих правовых документов, а также специальных федеральных списков, что практически невозможно, если речь идет о списке экстремистских материалов. Не менее любопытно, что это должен знать и эксперт, который должен провести исследование того или иного высказывания.
В целом, как представляется, неопределенность правовых формулировок непосредственно влияет и на точность самих выявляемых категорий. Механическое присоединение к правовой формуле слов «лингвистические и психологические признаки» все равно ставит лингвиста и психолога перед необходимостью правовой оценки содержания того или иного текста. В других диагностических комплексах, как кажется, это выражено в меньшей степени; в этом же комплексе проблема очевидного использования экспертов как судей кажется гораздо более серьезной.
Интересно, что последние добавления в законодательство – касающиеся «фейков» и «дискредитации», хотя и отмечены в качестве новелл законодательства, в диагностические комплексы не вошли. Им посвящены специальные методические письма, которые были опубликованы отдельно – мы их обсуждали в предыдущих обзорах. При этом авторами упоминавшихся этих методических писем являются те же самые эксперты РФЦСЭ. Можно предположить, что вторая версия методики РФЦСЭ готовилась давно, и в силу спешки было решено выпустить обновления отдельными методическими письмами. Можно полагать, что в более детальном виде эти диагностические комплексы появятся в следующей версии
Отдельно авторы в новой версии методики касаются установления экспертами возможного влияния текста на адресата и утверждают, что такие «умозрительные предположения… некорректны». Заметим, что формулировка вопросов, связанных именно с предположительным негативным воздействием того или иного материала на адресата, довольно часто встречается в запросах следственных органов и в ответах экспертов.
Важным вопросом экспертиз является привлечение специалистов иных, помимо лингвистики и психологии, дисциплин. Тут авторы методики обращают внимание на необходимость привлечения религиоведов, политологов, историков и т.д., однако в качестве дополнительных, в рамках комплексной экспертизы, а не основных экспертов.
Появились примеры дел о «фейках», в которых судебная экспертиза не используется. Раньше правоохранительные органы почти никогда не игнорировали обычную для уголовных дел по экстремизму практику назначения лингвистической экспертизы. Для административных дел по «дискредитации» это частая практика, а вот полное отсутствие такого рода экспертиз для уголовного дела по «фейкам», как представляется, является чем-то новым.
В связи с этим интересно дело петербургской активистки Ольги Смирновой. 30 августа она была приговорена к шести годам заключения в колонии общего режима по п. «д» ч.2 ст. 207.3 УК (распространение «фейков» о действиях ВС РФ «по мотивам политической ненависти и вражды»).
Как пишут «Сетевые свободы», в материалах уголовного дела вообще нет установленных «утверждений о фактах», что требуется в такого рода делах для отделения этих утверждений от оценочных суждений, как по методикам РФЦСЭ и ЭКЦ МВД, так и с точки зрения здравого смысла. Сторона обвинения не только отказалась проводить лингвистические исследования текстов, но и установила мотивацию также самостоятельно: это сделал следователь после самостоятельного «изучения текстов». Учитывая общее состояние экспертизы по этим делам, трудно предположить, что при проведении экспертизы результат был бы иным, однако сам факт отказа следствия от экспертизы вызывает опасения, что далее – для упрощения процесса – к этому будут прибегать все чаще.
В целом же, экспертиза по этим делам продолжает привлекаться. Так, в отношении Анны Коршуновой, активистки из Курска, обвиняемой в «дискредитации действий ВС РФ» (ст.20.3.3 КоАП), в Курской лаборатории судебной экспертизы была подготовлена комплексная психолого-лингвистическая экспертиза. Ее провели начальник отдела по производству психологической и лингвистической экспертизы, психолог Д.В. Бердников и сотрудница этой же лаборатории, филолог М.И. Иванова.
Вся экспертиза предсказуемо является ненаучной спекуляцией. Иначе трудно назвать текст, в котором на четырех страницах анализируются высказывания «Нет войне в Украине» (на желто-голубом фоне) и «Свободу политическим заключенным» (с портретом А. Навального). В том, что эксперты называют «анализом», особо обращает на себя внимание уже отмеченный нами в качестве псевдонаучного прием додумывания и дописывания анализируемого текста для того, чтобы получить выводы, полностью соответствующие запросам следователя.
Показательно, что, помимо вопроса про наличие в лозунге «Нет войне в Украине» «…лингвистических и психологических признаков информации, направленной на дискредитацию использования вооружённых сил Российской Федерации в целях защиты интересов РФ, ее граждан, поддержания мира и безопасности», экспертам задавался и вопрос о том, есть ли в исследуемом материале «…признаки оправдания деятельности А. Навального».
Методика, как ее заявляют авторы, является как раз методикой РФЦСЭ. Заметим, что Д.В. Бердников указан в новой версии методики РФЦСЭ как рецензент, следовательно, он вполне осведомлен о требованиях методики этого института.
Согласно данной методике, ДК 3 – «Оправдание действий/деятельности, взглядов» (Кукушина, Сафонова, Секераж, 2022, таб. 6, стр. 73) требует установления в предмете речи «идеологии терроризма, террористической деятельности, указания на запрещенные в России террористические и экстремистские организации, психологическая же часть должна установить одобрение их деятельности. Не вполне понятyо, почему при помощи этого комплекса нужно анализировать «взгляды Навального», и что, собственно, включается в это понятие, не говоря уже о том, что непонятно, откуда, собственно, эксперты должны получить информацию о том, что является «взглядами Навального».
Несмотря на прямое требование методики, в тексте отсутствует описание промежуточного этапа, а именно – указания на то, какими средствами реализована лингвистическая и психологическая часть диагностических комплексов. Авторы исследуемой экспертизы не выделяют ДК, необходимые, согласно письму РФЦСЭ, для анализа текстов на предмет наличия или отсутствия лингвистических и психологических признаков дискредитации армии.
Лингвистический анализ подменяется рассуждениями на юридическую тему, что является доказательством выхода экспертов за пределы профессиональной квалификации. В то же время, лингвист просто игнорирует недостаток информации, связанный с тем, что исследуемый текст является лозунгом, домысливая и дополняя содержание, которое в нем отсутствует, и, очевидно, подменяя собой суд.
Так, анализируя высказывание «Свободу политическим заключенным», эксперт-лингвист цитирует официальную точку зрения на события: «Навальный осужден заслуженно за уголовные преступления». Таким образом, эксперт не только игнорирует конституционное право граждан на точку зрения, альтернативную официальной, но и впрямую обращается к правовой квалификации его действий, что, очевидно, выходит за пределы профессиональной компетенции лингвиста. Домысливание как аналитический прием недопустим в экспертизе, и заставляет усомниться в непредвзятости эксперта по отношению к исследуемому тексту.
Таким же образом дело обстоит с интерпретацией лозунга «Нет войне в Украине». Прежде всего следует отметить, что отрицательное отношение к войне, не тождественно «осуждению действий ВС РФ» и тем более никак не доказывает вывод эксперта о том, что такой лозунг рассматривает войну как якобы «не соответствующую целям защиты интересов Российской федерации и ее граждан». Этот вывод основан не на лингвистическом анализе, а на последовательности субъективных домыслов автора лингвистической части экспертизы. В то же время, само по себе отрицание войны содержательно никак не связано с «негативной оценкой действий ВС РФ», не является его частью, никак не выражено в значении высказывания «Нет войне в Украине».
Применительно к психологической части следует отметить, что психолог также использует аргументы, которые не выдерживают критики. Так, эксперт-психолог утверждает, что раз говорится, что Навальный лишен свободы «за свои политические взгляды», это вызывает «на эмоционально-смысловом уровне негативную реакцию», следовательно, «автор стремится повлиять на психические процессы программирования поведения». Никаких доказательств этому выводу эксперт не приводит. Таким же образом автор психологической части использует термин «программирование поведения» в части, касающейся его интерпретации высказывания «Нет войне в Украине». Тут он выстраивает такую логическую последовательность: «нет» означает «отрицание», следовательно, фраза означает «неправильность и несправедливость развязанной войны» – термины, которых нет в лозунге, и которые целиком и полностью являются примером «домысливания» и повторения этого домысливания вслед за лингвистом.
В яркой форме такой произвол наблюдается и в экспертизе по делу «о повторной дискредитации армии» в отношении сопредседателя ЦЗПЧ «Мемориал» Олега Орлова за статью, опубликованную во французском издании Mediapart под заглавием «Им хотелось фашизма, они его получили». Экспертиза была поручена экспертам Центра социокультурных экспертиз (ЦСЭ) Н. Крюковой и А. Тарасову, про которых мы уже неоднократно писали, а также публиковали рецензию соавторки методики РФЦСЭ Ю. Сафоновой на тринадцать экспертных заключений этих авторов. Работы этих «экспертов» являются примером не только общего низкого качества самой экспертизы, но и всевозможных нарушений, от плагиата до прямой фальсификации.
Не является исключением и эта экспертиза, которая продолжила экспертную работу ЦСЭ в отношении «Мемориала» (напомним, что и экспертизу по делу о закрытии «Мемориала» также проводила эта группа экспертов). Правозащитный центр «Мемориал» уже подробно разбирал экспертизу по делу Орлова и отметил, прежде всего, высокую предвзятость, использование плагиата из студенческих работ, а также очевидную идеологическую ангажированность обоих экспертов, которые называют Орлова человеком с «антироссийской правозащитной позицией».
Сами вопросы следствия, безусловно, были не только частично правовыми, но и плохо грамматически согласованными. Так, в частности, экспертам задали вопрос в такой формулировке:
Есть ли в тексте обоснования того, что необходимо противодействовать использованию вооруженных сил России?
Одновременно экспертам впрямую задавался вопрос о том, есть ли в тексте отрицание «фактов использования» армии в «целях защиты интересов России, ее граждан, поддержания мира и безопасности».
Надо сказать, что тут эксперты, отвечая на этот вопрос, выходят не только за пределы профессиональной компетенции, но и нарушают базовые принципы проведения специальной экспертизы. Дело в том, что экспертиза не устанавливает фактов, и, следовательно, не может установить «отрицания этих фактов». Словосочетание «отрицание фактов» используется в российской экспертной деятельности применительно к статье 354.1 УК, когда эксперт устанавливает «отрицание фактов, установленных Нюрнбергским судом», то есть в этом случае экспертиза призвана отсылать к документально и даже юридически подтвержденным историческим фактам.
Анализируя структуру текста Орлова, Н. Крюкова описывает публицистические приемы, как правило, используемые в политической полемике, как примеры создания «образа врага» и формирования «негативной установки на восприятие оппонента». При этом, по мнению Н. Крюковой, в статье противопоставляются «народ Российской федерации, который поддерживает СВО», и «правозащитники». Одним из выводов такого «анализа» является утверждение, что «речевое поведение автора направлено на дезорганизацию социального взаимодействия».
Авторы экспертизы вообще мало заботятся не только о ее качестве, правдоподобности и адекватности выводов, но и о простой логике. А. Тарасов в заключении экспертизы утверждает, что текст «фашистская России, одержавшая победу, станет серьезной угрозой безопасности не только своих соседей, но и всей Европы», является «по смысловому пониманию… отрицанием фактов использования Вооруженных сил Российской федерации в целях защиты Российской федерации и ее граждан, поддержания мира и безопасности».
Можно сказать, что эта экспертиза является в определенном смысле пределом распада текста судебной экспертизы как таковой. В ней нарушены не только базовые принципы экспертной и научной работы, но и логика, последовательность и связность изложения. Учитывая некритический подход к этой экспертизе следствия и суда, очевидно, что в случае такого явного политического заказа эксперты вообще могут писать все что угодно, главное, чтобы их выводы полностью подтверждали мнение следствия.
Отметим, что эта экспертиза датирована концом марта, а в конце мая правительство РФ расширило список экспертиз, которые могут назначаться только в государственные учреждения. На независимость последних, особенно в случае политических процессов, нет никакой надежды, однако следует признать, что до подобного уровня халтуры они опускаются крайне редко. Бывают даже случаи, когда экспертиза, проводимая официальными экспертами, отрицательно отвечает на вопросы следствия, не находя, таким образом, оснований для продолжения уголовного или административного дела.
Примером тому стала экспертиза, проведенная в Северо-Западном РЦСЭ Министерства юстиции экспертами Тимуром Нугзаровичем Свиравой, Анастасией Валерьевной Лаптевой и Ольгой Алексеевной Раскиной по запросу Новгородского районного суда. Эксперты анализировали «речевое содержание» и «социально-психологическую направленность» фильмов «Поговорим?» (Е. Михеева), «Суп» (И. Сухорукова), «Глубже» (Н. Беджанова), «Фанаты» (С. Галкин), «Плохая дочь» (С. Сигалаева) на предмет наличия в этих материалах «совокупности лингвистических и психологических признаков пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений»
Эксперты продемонстрировали тут независимость, которая отражается уже даже в формулировках вопросов: эксперты корректируют их, уходя от впрямую использованной формулировки диспозиции статьи 6.21 КоАП («…пропаганда взглядов о привлекательности и предпочтении нетрадиционных сексуальных отношений, о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных сексуальных отношений») как «выходящих за пределы их профессиональной компетенции». Затем эксперты дословно передают речевое содержание видеофонограмм, описывая, таким образом, исследуемый материал полностью. Наконец, в самой экспертизе исследование каждого отрывка проведено в полном соответствии с методикой РФЦСЭ: отдельно устанавливается коммуникативная ситуация, далее устанавливаются «Тематика», «Отношение», «Цель», тут же указываются психологические признаки этих категорий и затем делается вывод. Общий прием при анализе фильмов, содержащих так или иначе отсылки к теме гомосексуальности или ее прямое обсуждение, таков: говорится, что целью фильмов является «актуализация» этой темы, используется семантическая формула «я обращаю внимание на представленную ситуацию», и затем ситуация описывается как конфликт или проблема, которую автор фильма ставит перед зрителем.
Например, в фильме «Фанаты» речь идет о том, как два скинхеда убивают гея. Этот факт рассматривается в фильме, разумеется, как драма. Эксперты, анализируя цель фильма, утверждают, что предмет речи – гомосексуальность, и она представлена как «…негативное, общественно осуждаемое постыдное явление, которое нужно скрывать, а люди данной ориентации становятся жертвами преступлений». Другими словами, из описания драмы убитого гея, сопровождаемого гомофобными текстами скинхедов, авторы делают вывод о том, что «целью данного фильма является сообщение о том, что гомосексуальность осуждаема», а «геев еще и убивают». Следовательно, по логике экспертов, это не пропаганда, а, напротив, утверждение о социальной опасности такого «поведения».
В другом фильме, «Плохая дочь» С. Сигалаевой, речь идет о трагедии семьи, в которой отец отказывается принимать гомосексуальность дочери. Эксперты таким же образом обнаруживают в фильме «сообщение о том, что гомосексуализм ведет к разрыву личных, общественных и семейных связей».
В целом эксперты делают заключение, что в этих фильмах по-разному выражается уверенность в «опасности и вредности гомосексуализма». В фильмах, по мнению экспертов, «гомосексуализм выступает как негативное явление, подрывающее традиционные ценности и индивидуальную самооценку», – так что в фильмах они видят констатацию «опасности» гомосексуальности для личности. В то же время, эксперты обнаруживают в фильмах описание «гомосексуализма» как постыдного и «порицаемого обществом». Наконец, в случае, когда против «гомосексуалистов» совершаются насильственные действия, речь идет, по мнению экспертов, о сообщении, что «данное поведение опасно для индивидуума».
Такая удивительная логика приводит авторов экспертизы к выводу, что короткометражные фильмы, показанные в рамках новгородского кинопоказа «Слово» и посвященные ЛГБТ-сообществу, не содержат «совокупности лингвистических и психологических признаков пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений», а, напротив, сообщают о том, что ««гомосексуализм» опасен для личности, общества, и семейных отношений».